Латинский язык в поэзии
Конкина Е.А., Ремпель Е.А.
ГБОУ ВПО Саратовский ГМУ им. В.И. Разумовского Минздрава России
Кафедра русской и классической филологии
Латинские выражения занимают значительное место в русской поэзии. Они привлекали поэтов своей лаконичностью, строгостью и трагизмом, непревзойденной красотой слова. Обратимся к некоторым примерам использования латинских афоризмов поэтами рубежа веков.
Так, например, у Ф.И. Тютчева есть стихотворение под названием «Silentium!». Это произведение относится к шедеврам философской лирики поэта. В переводе с латыни его название означает «Молчание!». Поэт поднимает проблему, к которой уже не раз обращались романтики: все ли подвластно словесному оформлению и выражению или существуют вещи, которые остаются невысказанными? Поэт был убежден в том, что общепринятый человеческий язык слишком беден и это является причиной ложности нашей речи: «Как сердцу высказать себя?… Мысль изреченная есть ложь». Всего одно слово на древнем языке, торжественное и навсегда застывшее, как мрамор, является истиной: «Silentium!».
Стихотворение с аналогичным названием есть и у О.Э. Мандельштама, одного из крупнейших поэтов двадцатого века. Оно - своеобразный гимн тишине - главному источнику вечной музыки и гармонии.
Еще одно стихотворение О.Э. Мандельштама с латинским названием «Notre Dame» принадлежит к его раннему творчеству и входит в его поэтический сборник «Камень». В центре этого стихотворения — образ кам-ня, символизирующий приятие реальности бытия. Notre Dame, собор Парижской Богоматери, знаменитый памятник ранней французской готики, представляет собой преображенный камень, ставший воздушным храмом, вместилищем мудрости. Слово, по мнению автора, как бы уподобляется камню, на который человек направляет свои творческие уси-лия, стремясь сделать материю носителем высокого содержания.
Говоря об интересе русских поэтов к крылатой латыни, нельзя не вспомнить знаменитую «Незнакомку» А.А. Блока. Это стихотворение отражает не только мрачное настроение разрушающегося мира, но и касается личных переживаний поэта. Его лирический герой - одинокий созерцатель. Спасение от лжи и тлетворного общества герой видит лишь в уходе в свой собственный мир, в иную реальность. Переставая воспринимать видимую сущность мира, он утверждает: «In vino veritas» («Истина в вине»).
«Золотая латынь! Каждое ее слово можно отлить из золота», - утверждал К.Г. Паустовский. Действительно, «благородное красноречие» латинского языка хранит в себе таинственную звучность и проносит в себе сквозь поколения дух гордой великой империи.
…стихотворение рождается, чтобы быть чем-то бóльшим, чем стихотворение, чтобы быть камнем в новом здании человечества, забывшем об отчуждении, чтобы быть молотом или глотком воды для тех, кто трудится в многолюдном цеху, где вдумчиво моделируется новый образ человека нашей планеты.
Хулио Кортасар
Я вижу то, что приходит,
и то, что рождается.
Пабло Неруда
В двадцатом веке поэзия латиноамериканских стран из периферийной области мировой литературы превратилась в самостоятельную державу. Латинскую Америку называли «таинственным континентом», «континентом бурь», «континентом революций», теперь появилось еще одно название - «континент поэзии». Бурный характер развития этой поэзии позволяет литературоведам говорить о «поэтическом взрыве», охватившем латиноамериканские страны. Что же такое латиноамериканская поэзия XX века? Ответ на этот вопрос в какой-то степени и должны дать стихотворения, собранные в нашу книгу и представляющие поэзию латиноамериканских наций на испанском, португальском и французском языках. В нашу антологию не входят ни фольклорная испано- и португалоязычная поэзия, ни индейская поэзия на индейских языках (кечуа, гуарани и др.), хотя обе эти области поэтического творчества служат источниками, питающими латиноамериканскую поэзию в узком смысле этого слова.
Двадцатое столетие еще не кончилось, оно только вступает в свою последнюю четверть, и многим поэтическим процессам современности еще рано подводить итоги. Историческая эпоха, охватываемая нашей антологией, заключена между двумя датами: 1895 и 1959 годами.
В 1895 году на Кубе вспыхнула национально-освободительная война, которая, по мысли ее вдохновителей и организаторов, должна была покончить с испанским колониальным владычеством в Новом Свете и поставить независимую Кубу барьером на пути начинающейся североамериканской экспансии. «Мой долг, - писал Хосе Марти за два дня до своей гибели, - добиться независимости Кубы, дабы своевременно воспрепятствовать Соединенным Штатам распространиться на Антиллы и оттуда с новыми силами обрушиться на земли нашей Америки».
Но империалисты Соединенных Штатов вырвали победу из рук народа и превратили последнюю национально-освободительную войну на территории Латинской Америки в первую империалистическую войну за передел колоний. Это так называемая «испано-американская война 1898 года» открыла в мировой истории эпоху империализма.
Пройдет шестьдесят с небольшим лет, и на той же Кубе победит народная антиимпериалистическая революция, возглавляемая Фиделем Кастро, продолжателем дела великого народного вождя Хосе Марти в новых исторических условиях. На карте Латинской Америки появится первое социалистическое государство, и в истории континента начнется новая эра.
Латиноамериканская поэзия так же огромна и разнообразна, как и породивший ее мир. В центре ее, как и в центре всякой другой поэзии, стоит человек с его страстями и верованиями, горестями и бедами, радостями и надеждами, размышлениями о тайнах бытия и судьбах человечества.
К концу XIX века эта поэзия имела уже свою трехсотлетнюю историю и свои традиции. Начало ей, по мнению латиноамериканских литературоведов, положили конкистадоры в XVI веке, и в частности Алонсо де Эрсилья, воспевший в поэме «Аракуана» героическое сопротивление индейцев. В XVII–XVIII веках в Индиях - так назывались захваченные конкистадорами заокеанские земли - было сложено немало поэм, од и посланий, лирических песенок и сатир, философских и любовных сонетов. В XVII веке в одном из мексиканских монастырей сочиняла стихи гениальная поэтесса Хуана де ла Крус. В латиноамериканской поэзии колониального периода возникают величественные и суровые контуры южноамериканской природы, складывается своя тематика. В десятые годы XIX века с началом вооруженной борьбы за независимость поэзия Латинской Америки принимает боевой характер. Ее первые манифесты - национальные гимны и патриотические оды. Примечательно, что в этот период в поэзию некоторых стран проникают образы и ритмы народных индейских песен. Развернутую программу действий новая поэзия получает в созданных уже на освобожденной земле одах «Обращение к поэзии» (1823) а «Сельскому хозяйству в тропических землях» (1826). Их автор, просветитель Андрес Бельо призвал поэтов отвратить свои взоры от дряхлой Европы и воспеть новый, нарождающийся мир, красоту родной природы, подвиги борцов за независимость.
Заветы Бельо легли в основу романтизма, остававшегося господствующим стилем латиноамериканской поэзии до восьмидесятых годов XIX века. Это была поэзия, исполненная духа гражданственности, выражавшая идеи национально-освободительной борьбы, борьбы за политические свободы и потому сочетавшая романтическую эмоциональность, романтический «местный колорит», с классицистским культом разума, а порой и с классицистской велеречивостью.
Поэты не только словом, но и делом служили молодым родинам. Они сами были и заговорщиками и повстанцами; в зависимости от исхода борьбы их либо расстреливали, сажали в тюрьму, отправляли в изгнание, либо делали послами, министрами, редакторами газет. Председателем конгресса, провозгласившего в 1813 году независимость Мексики, был поэт Кинтана Роо, президентом Аргентины в 1862–1868 годах - поэт Бартоломе Митре.
В XIX веке поэты Латинской Америки ориентируются на европейские образцы. В учителях числятся испанцы: классицист Кинтана, романтики Эспронседа и Сорилья, а также Гюго и Байрон, во второй половине века - Мюссе. Круг наставников невелик, и это придает стихам некоторую однотонность, обедняет их форму. Вместе с тем питательной средой для поэзии является и песенная народная стихия - «коплы» (философские, лирические, сатирические куплеты) и песни повествовательного жанра (мексиканские «корридо», аргентинские «сьело», кубинские десимы и др.), которые служат неграмотному населению не только средством выражения своих дум и чувств, но и источником самых разнообразных сведений. Странствующие от поселка к поселку бродячие певцы выполняли роль живой газеты.
Самоучки, выходцы из народа, нередко пробивались в поэты и печатали свои произведения. В их песнях и стихах уже звучат ноты социального протеста. Но эта поэзия, реалистически передававшая черты народной жизни, отличается статичностью и описательностью.
Исключением являлся только бассейн Ла-Платы (Аргентина и Уругвай), где на основе фольклорной поэзии возник такой замечательный образец поэтического искусства, как эпическая поэма «Мартин Фьерро» Хосе Эрнандеса (1872), монументальный памятник обездоленному аргентинскому гаучо.
Первая половина двадцатого столетия в истории Латинской Америки характеризуется внедрением иностранных монополий, империалистической агрессией США, осуществляемой чаще всего путем насаждения «национальных» военно-полицейских диктатур. Такие диктатуры, навязываемые народам силою оружия и денег, стали одной из самых распространенных форм правления в странах Латинской Америки.
Другая особенность этого исторического периода заключается в небывалой активизации народных масс, борющихся за демократию и прогресс, национальную независимость и социальные преобразования, в частности, за аграрную реформу. Эту битву народы самоотверженно ведут и с чужеземным империализмом, и со своими олигархиями.
В каждой, даже самой маленькой стране латиноамериканского континента складывается своя поэзия, отражающая конкретные особенности природы и истории этой страны, вносящая свой вклад в развитие национальной культуры. Но народы Латинской Америки объединены общими традициями борьбы с иноземными захватчиками и общностью языка. Национальное сознание у них сопряжено с общим латиноамериканским сознанием. Первое яркое проявление латиноамериканского сознания в XX веке было вызвано агрессией Соединенных Штатов: оккупацией Кубы (1898 г.), вахватом зоны Панамского канала, интервенцией в Никарагуа и провозглашением панамериканизма государственной политикой США.
Приступая к чтению латинских стихов, нужно помнить, что между современной и древней поэзией (все равно, греческой или римской) существует огромная разница. Для нас понятие «стих» связано с ритмом и рифмой, при этом для современной поэзии рифма не является обязательной. В латинской поэзии основу стиха составляет ритм, и только ритм, который достигается регулярным, строго определенным чередованием долгих и кратких слогов. Другим характерным отличием является то, что в современной поэзии ударение в слове сохраняется на своем обычном месте, будет ли это художественная проза, разговорная речь или стихи. А в латинском стихе акцент зависит от расстановки слогов, и ритмическое ударение часто не совпадает с обычным ударением в слове.
Для того, чтобы продемонстрировать это, приведем отрывок из первой книги «Пана Тадеуша» А. Мицкевича, передав его сначала в прозаической форме, а затем сравнив с поэтическим текстом:
а) Во́т в раскры́тые воро́та въе́хала бри́чка, и шля́хтич, осади́в у поворо́та коне́й, соскочи́л на зе́млю, а ко́ни лени́во доплели́сь без надзо́ра до са́мого забо́ра. Во дворе́ и на пусто́м крыле́чке все ти́хо, а на дверя́х засо́в, и в коле́чке ко́лышек. Прие́зжий не ста́л жда́ть, пока́ приде́т прислу́га, он снял засо́в и, как дру́га, приве́тствовал до́м.
Вот бри́чка въе́хала в раскры́тые воро́та,
И шля́хтич, осади́в коне́й у поворо́та,
На зе́млю соскочи́л, а ко́ни без надзо́ра
Лени́во доплели́сь до са́мого забо́ра.
Все ти́хо во дворе́ и на пусто́м крыле́чке,
А на дверя́х засо́в и ко́лышек в коле́чке.
Прие́зжий жда́ть не ста́л, пока́ приде́т прислу́га,
Он сня́л засо́в и до́м приве́тствовал, как дру́га.
пер. С. Мар (Аксеновой)
Как мы видим, ударение в слове не меняет своего места в зависимости от ритма стиха; если же подобным образом изменить латинское стихотворение, разница между обычным ударением в слове и ритмическим будет видна очень ясно. Для примера приведем отрывок из «Фастов» Овидия (см. текст II) сначала в прозаической форме, а затем в поэтическом оригинале:
a. Iam stéterant ácies parátae férro mortíque, iam lítuus datúrus érat sígna púgnae: cum ráptae véniunt ínter patrésque virósque ínque sínu ténent nátos, pígnora cára.
Iám steteránt aciés || ferró mortíque parátae,
iám lituús pugnáe || sígna datúrus erát:
Cúm raptáe veniúnt || intér patrésque virósque
ínque sinú natós, || pígnora cára, tenént.
Замечания, касающиеся длительности слогов, были изложены в уроке произношения , здесь мы будем говорить только о самых главных принципах метрики, или латинского стихосложения, о единицах ритма и стихотворных размерах тех фрагментов, которые были даны в данном курсе латинского языка .
Единица ритма - стопа
Мерой длительности слога является время, необходимое для произнесения одного краткого слога , так называемая мора . Краткий слог содержит одну мору, долгий - две: - = .
Единицей ритма в стихе является стопа (pes), которая, в зависимости от стихотворного размера, состоит из того или иного количества долгих и кратких слогов, расположенных в определенном порядке; в стопе могут быть только долгие или только краткие слоги (это видно из приведенных ниже образцов). В стихах, о которых пойдет речь, представлены трех- или четырехморные стопы.
Трехморные стопы:
Четырехморные стопы:
Ударение, как правило, падает на долгий слог; в спондее и трибрахии оно зависит от того, какую роль исполняет эта стопа: а) если спондей употребляется в дактилическом стихе или заменяет собою дактиль, ударение падает на первый слог; если он заменяет анапест, ударение падает на второй слог; б) если трибрахий употребляется вместо трохея, ударение падает на первый слог, если вместо ямба, ударение делается на втором слоге (речь идет о сохранении присущего стиху нисходящего или восходящего ритма):
дактиль
анапест
спондей вместо дактиля -
спондей вместо анапеста -
трохей
ямб
трибрахий вместо трохея
трибрахий вместо ямба
Если в ямбическом стихе появляется дактиль, то ударение падает на второй слог стопы, т. е. на первый краткий: -
Бывают также пяти- и шестиморные стопы (напр.: кретик, хориямб), однако о них мы говорить не будем, потому что разбираем только те размеры, которые встречаются в самоучителе.
Характерной чертой латинской поэзии является недопустимость (за очень редкими исключениями) зияния (hiatus), т. е. гласный звук на конце слова не может сочетаться с начальным гласным следующего слова; например, в латинском стихе невозможно сочетание: «...свет решил, что о н умен и о чень мил»; если встречаются стоящие рядом два слова, одно из которых оканчивается, а другое начинается гласным звуком, происходит так называемая элизия , т. е. выпадение конечного гласного звука первого слова. Элизия происходит в следующих случаях:
1. Если первое слово оканчивается, а второе начинается гласным звуком:
in vento et rapida scribere oportet aqua
in vent’ ét rapidá scríber’ opórtet aquá.
2. Если первое слово оканчивается гласным звуком, а следующее за ним начинается со звука h (собственно говоря, это знак придыхания):
Perque vias vidisse hominum simulacra
Pérque viás vidíss’ hominúm simulácra.
3. Если первое слово оканчивается согласным -m , а следующее начинается с гласного или звука h , то в первом слове не произносится m и предшествующий ему гласный:
monstrum horrendum informe ingens
mónstr’ horrénd’ infórm’ ingéns.
4. Несколько иной характер имеет явление, называемое аферезис : если после слова, оканчивающегося гласным звуком или звуком m , следует форма вспомогательного глагола esse: es - ты есть , est - он есть , то не произносится гласный e- в глагольной форме:
formosa est messibus aestas
formósa ’st méssibus áestas;
vilius argentum est auro
vilíus argéntum ’st áuro.
Длинную стихотворную строку трудно произнести на одном дыхании, тем более, что необходимы также смысловые паузы; поэтому при чтении вслух применяется так называемая цезура - остановка, пауза внутри стопы; она не разбивает слова, употребляясь всегда после него, и часто совпадает со смысловой паузой. Цезура будет рассмотрена подробнее при разборе дактилического гексаметра.
Стихотворные размеры
Мы ограничиваемся разбором только тех размеров, которые встречаются в нашем самоучителе .
1. Дактилический гексаметр - Hexameter dactylicus
Уже само название показывает, что основной стопой здесь является дактиль и что стихотворная строка складывается из шести стоп (греч. heks = лат. sex - «шесть»). Дактилический гексаметр называют иногда героическим стихом - versus heroicus, потому, что этим размером написаны древние эпические (или героические) поэмы как греческие («Илиада» и «Одиссея»), так и латинские («Энеида» Вергилия). Кроме того, дактилическим гексаметром писали сатиры и буколики.
Дактилические стопы в гексаметре могут заменяться спондеями, особенно часто в первых четырех стопах; в пятой стопе это бывает очень редко; последняя, шестая стопа часто состоит из двух слогов и может содержать как спондей, так и трохей.
Пример: Gū́ttă că|vā́t lăpĭ|dḗm || nōn| vī́ sēd | sáepĕ că|dḗndō.
Этот гексаметр состоит из двух дактилей, двух спондеев, дактиля, спондея. Цезура делается после ударного слога третьей стопы (ударный слог стопы называется арсис ). Такая цезура носит название пятиполовинной (т. е. находящейся после пятой полустопы), или мужской .
Мужская цезура может встретиться также после седьмой полустопы, т. е. после арсиса четвертой стопы (она называется семиполовинной ), напр.:
prī́ncĭpĭ|bū́s plăcŭ|ī́ssĕ vĭ|rī́s || nōn |ū́ltĭmă | láus ēst.
Эта стихотворная строка состоит из трех дактилей, спондея, дактиля, спондея.
Женская цезура встречается в третьей стопе после первого краткого (т. е. неударного) слога дактиля:
fḗrtŭr ĕ|quī́s aū|rī́ga || nĕqu(e) | ā́udīt| cū́rrŭs hă|bḗnās.
2. Дактилический пентаметр - Pentameter dactylicus
Основной стопой этого вида стиха также является дактиль, но, как показывает название, стихотворная строка состоит из пяти стоп (греч. pente = лат. quinque - «пять»). Особенность пентаметра состоит в том, что он не содержит полных пяти дактилей, последовательно идущих друг за другом, а состоит из двух одинаковых частей, построенных по такой схеме: два дактиля и один долгий слог, затем еще два дактиля и один долгий слог; эти два отделенных друг от друга долгих слога составляют вместе четыре моры. Дактилический пентаметр разделяется на две равные части паузой, которая называется диерезой (пауза, совпадающая с концом стопы); дактили могут заменяться спондеями только в первой части стиха, после диерезы обязательно сохраняются дактилические стопы.
Пример: Vū́lgŭs ă|mī́cĭtĭ|ā́s || ū́tĭlĭ|tā́tĕ prŏ|bā́t
Этот стих состоит из двух дактилей перед диерезой и двух дактилей после нее.
Vḗr prāe|bḗt flō|rḗs || ī́gnĕ lĕ|vā́tŭr hĭ|ḗms.
В этом стихе в первой части два спондея, во второй, согласно обязательному правилу, - два дактиля.
Дактилический пентаметр никогда не употребляется самостоятельно, а только в соединении с дактилическим гексаметром (гексаметр + пентаметр).
Вместе они образуют двустишие, которое называется элегическим дистихом . Элегический дистих применялся в элегиях, коротких стихотворениях, эпиграммах.
Пример элегического дистиха:
Pṓmă dăt |ā́utūm|nū́s, fōr|mṓsā (e)st | mḗssĭbŭs | ā́estā́s,
Vḗr prāe|bḗt flō|rḗs || ī́gnĕ lĕ|vā́tŭr hĭ|ḗms.
Читала "Русь и Рим" В.Г.Носовский, А.Т. Фоменко - это классический пример того, что древние называли "argumentum ad ignorantium". Я образованная женщина, у меня диплом физика, я могу разобраться в том, что написано, скажем, о технических методах датирования. Но мы живем в полуобразованной стране, а книжки господина Фоменко читают и продавщицы, которые не разбираются в физике, не знают иностранных языков, и т.д.., и эти сочинения - по сути нацелены на отрицание культуры и тем самым отбивают желание, например, изучать историю - мол, кому нужен вымысел? - и, к сожалению, мне не раз приходилось спорить на улице с прохожими (сделавшими оный вывод) до хрипоты, доказывая им, что исторические сочинения господина Фоменко часто являются просто бредом, я готова вступить с господином Фоменко в публичную полемику и опровергать его сочинения с любой точки зрения.
Для начала расскажу анекдот, который рассказывал в университете один профессор в начале ХХ-го века.
Один раз ученые решили узнать, где у тараканов находятся органы слуха. Они научили тараканов прибегать на звонок, давая им еду. Затем отрезали тараканам крылья - и те прибежали. Тогда отрезали у тараканов усы - те снова прибежали. Наконец, отрезали тараканам ножки - и те не прибежали. Тогда ученые сделали вывод, что органы слуха у тараканов находятся на ногах.
1) не знают толком иностранных языков и латыни;
2) не знают латинской поэзии и прозы.
3) вообще плохо знают историю, потому что читали в основном сочинения, переведенные на русский язык, а на русский язык переводились далеко не все сочинения - целый ряд исторических фактов игнорируется; более того, очень много материалов и книг переведено неверно;
4) не задают себе вопроса о возможности альтернативных объяснений;
5) не понимают, как устроен творческий процесс у писателей и поэтов.
Кратко изложу лишь общие соображения. Любимым образцом доказательств г. Фоменко является "метод совпадений". Мол, если два события похожи друг на друга, то одного из них не было.
Ну что же, расскажу такой пример из личной жизни. Со мной в классе учился некто Гера Беленький - еврей, среднего роста, толстый, рыжеволосый, который впоследствии кончил Физтех. Гера в возрасте 17 лет написал одиозное сочинение об "Евгении Онегине", в котором сделал 51 ошибку и изощрялся в пошлости, цитируя слова Пушкина, - в этом он видел юмор. Учительницу возмутило его сочинение, она пустила его читать по классу. Мне это сочинение врезалось в память.
20 лет спустя в МИФИ вышел литературный альманах "Ступени", в котором поэты МИФИ напечатали свои стихи. Я открыла его - и ахнула, ибо по сути узнала сочинение Геры Беленького. Называлось оно "Евгений О" Негин" (ответ фу-туристам) и дальше:
"Мой дядя самых честных правил!
Когда Невшутку1 занемог,
Он Ува2 жать Себяза 3 ставил
И Лу4 - Чшевыду-мать. Не смог!
Его "Примердру - гимн" - наука"
Оно по сути не отличимо по стилю. Но написал его другой человек - Дмитрий Гутерман, еврей,среднего роста, рыжеволосый, полноватый, в возрасте около 20 лет, физик.
Друг с другом Беленький и Гутерман не знакомы, и разделяет их 20 лет разницы в возрасте.
1) тема и стиль сочинения
2) одинаковое понимание чувства юмора - тенденция к шутовству (Беленький был просто классным шутом, Гутерман пишет шутовские стихи)
3) национальность
4) цвет волос
7) специальность
8) примерный возраст.
Т.е. совпало 8 параметров - можно ли по теории вероятности сделать вывод, что Беленький и Гутерман - одно лицо? Если следовать логике господина Фоменко, то ясно, что да.
Из того, что события повторяются, вовсе не следует, что одного из них не было. Видимо, надо сделать вывод, что ситуации определяются человеческими характерами, а те - генами, и все мы произошли от одной обезьяны.
есть 2 гипотезы
1) Беленький и Гутерман - одно лицо
2) Беленький и Гутерман произошли от одной обезьяны
Почему господин Фоменко выбирает первую гипотезу, а не вторую?
Господин Фоменко занимается датировкой отдельных событий, и не задает себе общих вопросов - а откуда взялась латинская поэзия? Единственный возможный ответ - это средневековая подделка. Горация, очевидно, подделал некий средневековый поэт. Вопрос: кто? Кто, скажем, в России, мог подделать стихи Горация? Пушкин? Нет, у Пушкина не хватило бы таланта, ибо не было философской жилки. Лермонтов… если бы остался жить, возможно, бы и смог - но неизвестно. Тютчев, Фет, Маяковский, Бальмонт - явно бы не смогли.
Таких поэтов, как Гораций, можно пересчитать по пальцам руки. Это был гений, какого в России, например, не было. Во Франции и Англии тоже не было. Согласно Фоменко, этот гений жил в средние века и пожелал остаться неизвестным. Мне предлагают поверить в следующее. Поэт посвятил много стихов вымышленным женщинам - Лидии, Хлое, Левконои и т.д., причем очень непохожим, и не посвятил ни одного - живой женщине. Он посвящал стихи вымышленным покровителям и друзьям, и ни одного - ни одному живому покровителю или другу, он описывал лишь вымышленные события, и не описал ни одного события своего времени.
Т.е. это совершенно особый психологический тип, который по-видимому вымер, потому что история не знала ни одного поэта, похожего на данный тип. Можем ли мы вообразить, чтобы Пушкин не написал ни одного стихотворения ни одной из своих возлюбленных? Поэт еще может посвящать стихи одной вымышленной героине, как "Прекрасная дама" Блока. Но Гораций был из категории "поэтов-бабников" - он посвящал стихи очень непохожим женщинам. Такого, извините, не бывает в природе.
Далее, Гораций был не один. Были еще Катулл и Овидий, которых тоже подделать невозможно. Катулл несколько похож на Пушкина. Ну, допустим, Катулла мог подделать Пушкин - и больше никто. Согласился ли бы Пушкин посвящать стихи лишь вымышленной Лесбии и лишь вымышленным, никогда не существовавшим друзьям, и не посвятить ни одного стихотворения ни одному живому другу? Овидий ни на кого не похож. В России его некому было подделывать. Далее Катулл, Гораций и Овидий - очень непохожи друг на друга, и их идеалы очень различаются, как различен и их стиль. А вот описываемые события часто совпадают, хотя отношение к ним не совпадает.
Итак, три гения, пожелавшие остаться инкогнито, и не посвятившие ни одного стихотворения ни одному живому лицу, исповедывавшие разную мораль, тем не менее договорились между собой излагать одну фантастическую, вымышленную историю согласованным образом и упоминать в своих стихах одних и тех же вымышленных лиц. Какова вероятность этого события? Знает ли история хоть один случай, чтобы три гениальных поэта договорились между собой и действовали сообща?
А ведь их не три, а много больше! К звездам первой величины относится и Вергилий. Помимо них, были Тит Лукреций Кар, Федр (баснописец), Тибулл и другие, имен двадцать наберется, т.е. было примерно столько же ярких латинских поэтов, сколько и русских. Далее, делается предположение, что это был необыкновенный, ныне вымерший психологический тип, а именно, что все эти поэты отказались от соблазна посвящать стихи своим дамам сердца и друзьям, посвящая их лишь вымышленным образам. Мыслима ли ситуация, чтобы все русские поэты (Пушкин, Лермонтов и т. д.) вели себя так же? Но, допустим, в средние века такая была мода - не писать о живых дамах сердца. Поражает другое: почему эти средневековые поэты писали не на родном языке, а на чужом – вымышленной латыни? Почему выбрали именно латынь – язык невероятно сложный, с самой сложной грамматикой – грамматика любого другого индоевропейского языка проще. Из-за любви к грамматическим сложностям?
А можно ли вообще писать стихи на чужом языке? Пушкин и Лермонтов писали стихи на других языках – стихи эти зарифмованы, нет сбоев ритма – но шедевров мировой поэзии они не создали: шедевры создавали лишь на родном. Иные поэты – эмигранты переходили на не родные языки – есть отдельные благозвучные строчки, но шедевров на «верхнем уровне гениальности» нет. А что до самой латыни, то есть еще новолатинская литература, созданная носителями других языков. И что же? Новолатинская литература представлена блестящими научными трудами, философскими и теологическими трактатами… а вот стихов настоящих нет! Ну, есть вирши. Ломоносов писал по-латыни. Иных раздражает, как он расточал похвалы императрице по-русски. И всё же в этой лести есть шарм, ибо у нее есть колорит, она стилистически окрашена, она передает стиль эпохи, и посему русские стихи Ломоносова имеют ценность. По-латыни он расточает похвалы так же, как и по-русски, стихи правильно построены ритмически, по законам грамматики латинского языка… а шарма нет. Нет колорита речи, нет выраженного стиля. Лично у меня латинские стихи Ломоносова вызывают ассоциацию с игрой на барабане. Это не поэзия! У Корша есть забавные эпиграммы на латыни, были еще кое-какие вирши – а поэзия «верхнего уровня гениальности» представлена только античными авторами.
В качестве примера возьмем стихотворение Горация
O saepe mecum tempus in ultimum
Deducte Bruto militiae duce,
Quis te redonavit Quiritem
Dis patriis Italoque caelo… и т. д.
С одной стороны, стихи описывают исторические события (битву при Филиппах), с другой - сложную гамму чувств (состояние надрыва). Герой приглашает на ритуальный пир тень своего боевого товарища, судьба которого ему неизвестна. В единую паутину сплетены разные чувства: усталость от войны, животная радость героя от того, что он чудом спасся, тревога за судьбу боевого товарища, горечь поражения, и вся гамма чувств, именуемая «пиром во время чумы». Примерно те же чувства описал Пушкин в «Пире во время чумы», а до него Вильсон (The city of the plague), хотя исторически, видимо, оба эти автора заимствуют тему именно из данного стихотворения Горация – с той лишь разницей, что герой Горация устраивает пир не во время эпидемии, а после поражения в битве, во время всеобщего бегства. Пушкин «размазывает» указанные чувства по нескольким страницам маленькой трагедии, в то время как Гораций концентрирует их в нескольких строчках. К тому же стихи Горация психологически сложнее: в трагедии Пушкина пируют живые люди, в то время как герой Горация пирует вместе с призраком. У Пушкина нет стихов такой психологической сложности – ему бы подделать это стихотворение было бы «не по зубам». Кто из русских поэтов смог бы вплести сфабрикованные события в столь сложный психологический контекст?
Видимо, в отличие от остальных жанров, настоящая поэзия может писаться только на родном языке. Поскольку многие латинские стихи написаны на «верхнем уровне гениальности» мировой поэзии, можно сделать вывод, что написаны они носителями языка.
Я лично утверждаю следующее. Если выкинуть все технические методы датировки (по углероду и т.д.), и оставить только художественную литературу в электронной форме - на ЭВМ, то она является доказательством того, что Древний Рим существовал и никак не был фантазией в стиле фантастического романа.
Извините, я просто выучила латынь и читала латинскую художественную литературу в оригинале.
О латинском языке. Откуда он возник? Ясно - это изобретение средневековья, на котором никто никогда не говорил. А как придумали правила грамматики? В наше время придумали язык Эсператно - базируясь на математических моделях. Есть ли на нем художественная литература? - нет, потому что язык мертвый. Он неудобен для разговора. В нем нарушены процентные соотношения между длинными и короткими словами. При наличии компьютеров ученые рассчитать язык на сумели. А на латыни осталась красивая литература.
Я читаю художественную литературу на следующих языках:
1) русский
2) английский
3) французский
4) немецкий
5) испанский
6) итальянский
Я хорошо знаю многие языки - я могу их сравнивать. И как человек знающий, скажу, что самый богатый из 7 вышеперечисленных языков - это латынь. На второе бы место я бы поставила немецкий. Получилось, что современные люди - миллионы людей, не сумели создать языка, сопоставимого с латынью. Все современные языки беднее. Господин Фоменко считает, что латынь - это изобретенье десятка средневековых гениев - Какие же это были "сверхлюди"! - Почему же с тех не родилось ни одного подобного им?
Я утверждаю, что латинская грамматика, написанная на электронных носителях является доказательством факта существования Древнего Рима. Столь сложный язык, передающий столь сложные нюансы чувств, говорит и об уровне сложности социальных отношений.
Итак, забудем о раскопках в Помпеях, рукописях и летописях. Проанализируем лишь латинские стихи, представленные в Интернете. Поскольку стихи, в отличие от других жанров, нельзя подделать, ибо писать их под силу лишь гениальным поэтам, а у каждого из них есть свой почерк (Маяковский не похож на Есенина, а Катулл не похож на Горация), то сам факт принадлежности стихов к категории гениальных позволяет делать заключение об их подлинности. А такие стихи содержат исторические сведения.
Возьмем, к примеру, стихотворение Катулла о зубоскале Игнатии. Это каноническое стихотворение (16 строчек), никак не политизированное, из категории «картинок – психологических типов». Некий Игнатий, дабы похвалиться белоснежными зубами, смеётся надо всем, по поводу и без поводу, не отдавая себе отчета в том, над чем он смеется. (это вечный человеческий тип – мне приходилось с таким сталкиваться), в заключение Катулл делает вывод, ставший крылатой фразой:
Risu inepto res ineptior nulla est. - Нет ничего нелепее глупого смеха.
Без анализа источников этого стихотворения можно сделать следующие выводы:
1) Это стихотворение написано изящным слогом, создан яркий образ – вечный человеческий тип, и делается вывод, ставший крылатым выражением. Следовательно, оно принадлежит к категории гениальных.
2) Следовательно, оно написано носителем языка, и латынь была языком некой страны.
3) В стихотворении упоминается погребальный костер. Итак, в этой стране был обычай сжигать покойников на костре, следовательно, стихотворение написано в дохристианскую эпоху, ибо с приходом христианства покойников стали закапывать.
4) В стихотворении упоминается судебное заседание, причем, никакого особого внимания этому событию не уделяется. Следовательно, в этой стране судопроизводство было обычным делом.
5) В стихотворении автор утверждает, что он сам родом из Траспадании. В слове Transpadanus три гласных «а». «А» – самая открытая гласная, произносимая при наибольшем открытии рта. В строке до этого она также встречается часто. Строки построены на резком, лающем звучании резонирующей гласной «а» – это эхо смеха Игнатия, ведь и по-русски мы смеемся «ха-ха-ха». Если заменить слово Transpadanus на другое географическое название без трех гласных «а», эффект звукоимитации пропадет. Следовательно, это слово вшито незримыми нитями в канву повествования, и это дает нам уверенность в том, что оно написано без искажений.
6) Помимо Транспадании, упоминаются еще другие провинции. Итак мы знаем, что страна, где в дохристианскую эпоху говорили на латыни, была большой и имела в своем составе несколько или много провинций.
7) В стихотворении упоминаются жители города, в котором принято соблюдать правила хорошего тона, хотя сам город не назван. Во всяком случае мы знаем, что в одном городе этой страны придавали значение правилам хорошего тона.
8) Стихотворение написано изящным слогом, и автор придает большое значение правилам хорошего тона, проявляя деликатность чувств. Следовательно, культурный уровень автора велик. Следовательно, в этой стране были возможности для получения хорошего гуманитарного образования.
9) События, описываемые в латинских стихах, не поддающихся фальсификации по причине отсутствия фальсификаторов, более-менее согласованы друг с другом и вписываются в официальную хронологию. Ничего общего с хронологией академика Фоменко они не имеют.
Подытожим. В результате разбора только одного «нейтрального» стихотворения, просто рисующего психологический тип, и ни на что не претендующего, мы имеем следующую информацию:
В дохристианскую эпоху была большая страна, имеющая в своем составе несколько или много провинций, в которой был обычай сжигать покойников на кострах, было развито судопроизводство, были возможности для получения хорошего гуманитарного образования, был город, в котором придавали большое значение правилам хорошего тона и, безусловно была провинция под названием Транспадания.
Стихов латинских много, и есть стихи, специально посвященные историческим событиям и деятелям. При анализе большого количества стихов мы получаем представление об исторических событиях, их последовательности, нравах и быте страны, и, помимо всего прочего, о её духе, ибо страны различаются и духом своим. Скажем, Библия ничего общего не имеет с духом латинских стихов, это другая идеология и другая логика мышления. Следовательно, речь в них идет о разных, очень не похожих друг на друга нациях – ясно, что территориально они возникли в разных местах. И т.д.
Вообще, когда прочитаешь много стихов, сразу становится очевидно, что НХ смешна, как и смешно её обсуждать. Нужно, видимо, просто переходить к классическому образованию и вводить латынь в школах в качестве основного предмета. Ибо сама история возникновения НХ показывает, насколько беспомощны люди, не знающие латыни, и как легко их водить за нос.
И еще. Господину Фоменко никогда не удастся вписать латинскую поэзию в свою теорию, ибо эта поэзия по сути не переведена ни на русский, ни на английский языки – её можно читать лишь в оригинале. А то, что сторонники НХ не знают латыни, видно из их сочинений.
Поэзию переводить трудно. Я этим занималась, и иные мои переводы были опубликованы. Играет роль, с какого языка переводить. На русский язык проще всего переводить с немецкого – немецкий стихотворный строй ближе к русскому, чем английский или французский. И все же есть удачные переводы и с английского, и с французского, а вот с латыни - нет. Латинская поэзия –непереводима.
Основные причины, почему это так.
1) Латынь лаконичнее русского, и перевод занимает больше места, чем оригинал. Латинские стихи пестрят такой глагольной формой как герундив – у которой нет аналога в русском языке, и посему её рекомендуется переводить придаточным предложением. Поэтому латинское слово из 3 слогов требует ввода лишней строчки. Другая причина – явление элизии, т.е. «проглатывание» слогов в латыни, приводящее к сокращению стиха, которого в русских стихах нет. Есть много других «грамматических» причин, почему латинская фраза короче.
Это относится не только к русскому, но и к другим языкам. Числящееся «самостоятельным» стихотворение Гейне «Du liebst mich nicht, Du liebst mich nicht» - почти дословный перевод стихотворения Катулла, но у Катулла одно четверостишие, у Гейне – два: удлинение в два раза. Поскольку у большинства советских переводчиков нет таланта Гейне, им бы, возможно, пришлось переводить это стихотворение и 3 четверостишиями.
У русских переводчиков есть 2 способа перевода латинских стихов:
а) удлинить их в 2-3 раза и вместо 2 строф писать 4-6.
При этом пропадает прелесть латинского стиха, ибо в стихах лаконизм играет большую роль.
б) выбросить половину эпитетов и других слов, при этом выхолащиваются мысли и искажается смысл.
Переводчики чаще идут по второму пути, т.е. выкидывают половину содержания, – часто исходя из «коммерческих» соображений: читателям, не знающим латыни, несовпадение числа строк (в 2-3 раза) бросается в глаза, и создается впечатление, что переводчик плох. А если сохранить число строк, кто же его знает, что написано в оригинале? - переводчик хорош.
2) Русский язык беднее латыни - в нем нет языковых средств для передачи нюансов латинской речи.
В русском языке не развиты времена глаголов и, в частности, нет гаммы оттенков повелительного наклонения – а эти оттенки играют большую роль в латинской поэзии.
При потере сложности чувств смысл может пропасть. Это примерно как если такой сложный роман, как «Анна Каренина», пересказать в упрощенной форме так: "Анна Каренина вначале спала с Карениным, а потом – с Вронским, а когда последний снизил сексуальную активность, она бросилась под поезд»? Многие переводы латинских стихов звучат примерно так же, как мой «упрощенный» пересказ романа Толстого.
В частности, по-русски ужасно звучит Катулл, хотя это великий поэт. У Катулла есть и грубые стихи – они переведены площадной бранью. Но в оригинале они не звучат площадной бранью, ибо в них есть некий «черный юмор», который и составляет их суть, но полностью выхолощен из перевода за счет отсутствия языковых средств. Очень далекая аналогия – что будет, если песни Высоцкого перевести на французский язык? Его песни будут восприниматься как откровения жуликов и воров и вызывать недоумение, как в России интеллигентные люди могут его слушать? Мы-то его песни воспринимаем не как откровения воров…
По сути на русском языке есть только вольные переводы латинских стихов, в которых схвачен главный образ, а все детали изменены. Лучшим из них, видимо, является вольный перевод стихотворения Горация, которое имеет статус «самостоятельного" стихотворения Пушкина: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…». Пушкинское стихотворение красиво, хотя латинский оригинал звучит лучше. Пушкин схватил главную мысль, но выкинул все детали из жизни Горация и вставил детали о себе. При этом Гораций воздвиг себе памятник, который вознесся выше «царских пирамид», в то время как памятник Пушкина вознесся выше «александрийского столпа». Переходя на «математический язык», эту подмену «царских пирамид» на «александрийский столп» можно рассматривать как «оценку точности» перевода латинских стихов. Те редко переведены точнее.
На английский язык латинская поэзия не переведена по другим причинам – к сожалению, при всех его достоинствах, английский язык всё-таки не создан для поэзии.
Повторюсь - стихи содержат очень много сведений. Латинские стихи фактически:
а) являются доказательством того, что они написаны носителями языка и тем самым этот язык был языком страны;
При прочтении стихов складывается общая картина жизни страны, которая никак не совместима с НХ.
Видимо, твердое знание латыни является минимальным условием, при котором можно заниматься построением новых хронологий.
Явление НХ объяснимо незнанием латыни нашим населением. В XIX-ом веке такую теорию никто бы не принимал всерьез, поскольку латынь изучали в гимназии.
Средневековая латинская литература имеет важное значение для понимания истории литератур отдельных национальностей Западной Европы. Под ее влиянием выросли не только отдельные отрасли этих национальных литератур, но и поэтические формы, и прозаический стиль их. С. латинская литература не только предшествует литературам национальным, но идет с ними рука об руку во все время средневековья. Язык ее отнюдь не всегда был языком мертвым: он существовал не только на письме, но и в устной речи, был не только языком науки и религии, но также, во многих отношениях, и государственным.
Дух древней классической поэзии исчез в С. латинской литературе совершенно, исключая некоторые эпические и сатирические стихотворения. В способе выражения заметна сильная примесь французских, немецких, английских и т. п. слов, сообразно с родиной поэта. Древняя метрика также подверглась сильным изменениям; господствующим стихом является изредка попадающийся и у классиков (например, Virg. Ecl. VIII, 79: limus ut hic durescit et haec ut cera liquescit) так называемый versus Leoninus (т. е. гекзаметр, где середина рифмует с концом), послуживший основанием рифмованных стихов в новых языках.
Из отраслей светской поэзии особенно процветают эпос, который приближается по своему характеру к панегирику, и сатира. Среди эпиков выдаются Присциан, автор панегирика императору Анастасию; Корипп, написавший такую же поэму в честь Юстина II, важную для истории Византийского двора; Ангильберг, рассказавший о свидании Карла Великого с папой Львом; этому же государю посвящена поэма некоего ирландского изгнанника (Hibernicus exul). Весьма известно было стихотворное описание осады Парижа норманнами (887), принадлежавшее Аббону, монаху Сен-Жерменского монастыря. Наиболее значительным поэтическим произведением Х в. и одной из главнейших эпических поэм Германии являются "Gesta Waltharit" (ср. Вальтер [герой средневековых романов]), где рассказывается о любви принца Вальтера Аквитанского к жившей в качестве заложницы у Аттилы бургундской принцессе Хильтгунде, об ее увозе и браке их. Эта поэма принадлежит монаху Сен-Галльского монастыря, Эккегарту († в 973 г.). Около 1046 г. написан панегирик императору Генриху III, Випона. Дидактическая поэзия нашла немногих представителей в средние века, хотя затронуты были все отрасли ее.
Наиболее знаменита поэма Валафрида Страбона (808--849) "Hortulus" ("Садик") -- описание разбитого им самим сада, его растений и их целебной силы. Далее идет "Mathematicus" Хильдеберта Турского, епископа Манского, которому прежде без всякого основания приписывали "Физиолог" или поэму о замечательных природных свойствах зверей. Этому же автору принадлежит удачная сатира о корыстолюбии ("De nummis s. Satyra adversus avaritiam"). Еще более знаменито в этом роде поэзии "Carmen, sive ecloga in laudem calvorum" (т.е. стихотворение в похвалу плешивым), написанное архиепископом реймсским Гукбальдом (840--930). Это стихотворение обращено к императору Карлу Лысому и, помимо своей удивительной темы, замечательно тем, что все слова его начинаются с буквы С. Сюда же следует отнести знаменитые сатиры на монахов "Isengrimus" и "Reinardus Vulpes" (Рейнеке-Лис -- см. соотв. статью), возникшие в XII столетии в северной и южной Фландрии. Драматическая поэзия представлена главным образом в написанных в подражание Теренцию комедиях Гросвиты (род. около 935 г.; см.).
На латинском языке писались также первоначально и мистерии (см.). Comoedia Babio и comoedia Geta, принадлежавшие: первая -- английскому поэту Петру Бабиону (около 1347 г.), а вторая -- Матвею Вандомскому (середина XII столетия), без действия, без лиц и разделения на сцены, являлись прототипом народной баллады. Значительно превосходила объемом, а отчасти и содержанием, поэзию светскую -- поэзия духовная. Один из древнейших представителей ее -- Павлин, епископ Перигё (около 470 г.), автор поэмы о жизни св. Мартина, представляющей собой переработку одноименного сочинения Сульпиция Севера, из благодарности к святому, который исцелил Павлина от глазной болезни. Версификация стихотворения весьма бедна. Немного лучше написанные гекзаметрами две поэмы врача Теодориха Готского, Рустика Эльпидия: "Carmen de Christi Jesu beneficiis" и "Tristicha", в которых излагалась история Ветхого и Нового Завета.
Еще выше стоит епископ виенский (в 490 г.) Альцим Экдиций Авит, написавший гекзаметрами огромную поэму: "De mundi principio et aliis diversis condicionibus" и панегирик девственности монахинь ("De consolatoria laude castitatis ad Fuscinam Sororem"). Недурны также "Увещание верным" испанского епископа Ориенция и стихотворное изложение Деяний Апостольских ("De actibus Apostolorum"), написанное иподьяконом римской церкви (544) Аратором. Всех перечисленных поэтов превзошли своею близостью к классическим образцам епископ Павийский, Магн-Феликс-Эннодий (473--521), в своих эпиграммах и других стихотворениях, и Венанций Фортунат (около 630--700), от которого до нас дошли до 300 стихотворений как духовного, так и светского содержания. Значительную начитанность в классических оригиналах обнаружил также знаменитый Алкуин (см.), в своем стихотворении: "De pontificibus et sanctis ecclesiae Eboracensis". С Алкуином соперничал призванный из Италии Карлом Великим и возведенный им в епископы орлеанские (794) Теодульф. Сам Карл Великий пробовал писать латинские стихи, но неудачно. Хорошо знакомы древние классические образцы были и поэтам Англии: аббату Альдгельму († в 709 г.), автору поэм о целомудрии ("Liber de laude virginum") и о 8 главных грехах (de octo principalibus vitiis), и Беде Достопочтенному (637--735), оставившему несколько мелких стихотворений. Всего более занимались духовные особы воспеванием на латинском языке жизни святых и чудес, исходящих от их мощей. Диакон лионской церкви, Флор, написал стихи на день рождения осужденных Юлианом мучеников Иоанна и Павла, игравших роль и в С. мистериях; от этого же Флора осталось любопытное политическое стихотворение: "Querela de divisione imperii post mortem Ludovici Pii" (сетование о разделении империи после смерти Людовика Благочестивого). Милон, инок в монастыре св. Аманда (в Бельгии), описал жизнь патрона своей обители в 1800 гекзаметрах. Ратперту († в 890 г.) приписывается составленный дистихами панегирик св. Галлу. Монах бенедиктинского монастыря в Оксерре, Эрик, написал жизнь св. Германа ("Vita S. Germanni Antissiodorensis").
Все перечисленные духовные писатели и многие другие, как, например, Павлин Милостивый и Пруденций охотно составляли на латинском языке церковные гимны, многие из которых удержались в богослужении и до сих пор, как, например, "Veni, Creator Spiritus" Рабана Мавра. Важное нововведение в отношении гимнов принадлежит "Liber sequentiarum", аббата монастыря св. Галла, Ноткера. Из других творцов гимнов можно назвать Фульберта Шартрского, поэта скорее плодовитого, чем удачного; Метелла (около середины XII столетия), который применил лирическую форму к житиям святых, составив из 64 од и 10 эклог деяния св. Квирина; епископа салернского, Альфана (1058--1085); известного архиепископа кентерберийского Ансельма, стихотворение которого "О презрении к миру" (De contemtu mundi) принадлежит к лучшим произведениям средневековой христианской лирики.
С постепенным развитием национальных литератур латинская поэзия все более и более остается только в кабинетах ученых и в школах. Начиная с XIII столетия, в Англии и отчасти во Франции преобладает сатирический элемент, направленный против злоупотреблений со стороны церкви и притеснений политических, а также против пороков, особенно против корыстолюбия. В Италии процветает главным образом историческая эпопея, место которой с середины XV столетия, т. е. с эпохи Возрождения, занимает легкая поэзия. Из представителей латинской поэзии в Англии назовем Бернгарда из Морлея, родом англичанина, но поступившего монахом в Клюни (около 1140 г.). Ему принадлежат две резкие сатиры против современного ему духовенства, написанные дактилическими леонинами. Далее идут знаменитый Иоганн Салисберийский (1115--1180; см.) со своей апологией классической философии против ложных философов его века, написанной элегическими стихами; Nigellus Wireker, кентерберийский монах (около 1200 г.), изобразивший в поэме "Brunellus s. Speculum", под видом осла, желающего иметь более длинный хвост, монаха, стремящегося стать аббатом; оксфордский архидьякон (1197--1210) Вальтер Мап, изливший в латинских стихах свою вражду против цистерианских монахов и оставивший profeasio poetae, типичный образец голиардской литературы.
Единственным эпиком является монах Johannes Exeter (около 1210 г.), называемый обыкновенно, по месту воспитания (Isca в Корнваллисе), Iscanus, написавший поэму "De bello Troiano", где он руководствовался главным образом Даресом. Во Франции из духовных поэтов более известны каноник (около 1170 г.) Petrus Pictor, автор поэмы о причастии ("Carmen de sacramento altaris"), с массой ошибок в грамматике и версификации, и Petrus de Riga, написавший поэму "Aurora" из 18 с лишком тысяч стихов различных метров, где перефразируется большая часть Ветхого и Нового Заветов. Парижский профессор Алан (1114--1202), родом из Лилля (ab Insulis), написал весьма популярную поэму "Anticlaudianus", в которой пороки соединяются для изгнания добродетели.
Громадной известностью пользовался за свою отличающуюся необыкновенной сухостью грамматику ("Doctrinale") Alexander de Villa Dei († в 1240 г.). Из представителей эпоса выдается капеллан при дворе Филиппа-Августа Вильгельм Бретонский, воспевший подвиги Филиппа в поэме "Philippis"; Nicolaus de Braja, автор поэмы о деяниях Людовика VIII ("Gesta Ludovici VIII"); Эгидий Парижский, поднесший Людовику VIII поэму о жизни Карла Великого ("Carolinus"); каноник в Турнэ Вальтер из Шатильона († в 1201 г.), рассказавший в стихах, по Курцию Руфу, подвиги Александра Великого ("Alexandreis"; эту поэму в XIII столетии читали в бельгийских школах вместо классических писателей).
Насколько велико было в Италии число латинских поэтов в эпоху Возрождения, настолько же незначительны они как по количеству, так и по качеству в конце Средних веков (например, Гвидон из Пизы, описавший в 73 стансах -- каждый из 4 полустиший, по 8 и 9 слогов, с рифмами -- победу своего родного города над сарацинами в 1088 г.). Несколько позже Гвидона жил Петр с прозвищем Magister de Ebulo, сложивший поэму о сицилийских войнах при Генрихе VI и Танкреде в 1189--95 гг. К этому же времени относится яростная анонимная сатира какого-то гвельфа, в гекзаметрах, под заглавием "Epitaphium Juliani Apostatae", где под Юлианом Отступником вероятно разумеется Фридрих Барбаросса. Еще слабее представлена в конце Средних веков латинская поэзия в Германии, где можно назвать только сатирико-моральный диалог, в стихах и в прозе, "Occultus", составленный учителем гимназии в Эрфурте Николаем из Бибераха (около 1290 г.); диалог "Palpista", современника Николая Бернгарда с прозвищем Geystensis, написанный леониновыми дактилями, где изображается придворная и семейная жизнь того времени; "XI Fabulae" (по образцу французских Fabliaux), принадлежащих некоему Адольфу, где в очень разнузданных картинах представлено вероломство женского пола.